sestra_kerry

ПЕС-БОРЕЦ

В веселом царстве государстве, что за долами дальними, за морями, за пальмами, и оттуда далеко, и отсюда нелегко, где стоит чудо-гора и сегодня и вчера, на которой ворона не воронится и воробью не спится, жили да жевали граждане и горожане. Числом великим, если верить (целых тридцать девять), на маленьком островке-поздравке, куда ехать-плыть не одну тысячу миль.
Наступило время урожай-уважайное. Народ этой страны - без стены - праздновал на всю кукушку да на морскую ракушку, пляски пел да песни плясал.
Господину Пэрри (он был в тех краях за полумера) полагалось по традиции из-под земли достать (это ему было под стать) к торжеству что-нибудь этакое-такое, можно малое, можно большое (однажды он мимо дома пригласил даже гнома).
А в этот раз Пэрри с шумом открыл двери, и все увидели не говорящего кита, не усатого скворца, а настоящего пса-борца!!
Но кто ж схватится с такой зверюгой? Хоть не борьба и не драка, но борец-то собака!

ЖИЛА-БЫЛА ХРЮШКА И СЕТЬ ГНОЙНИКОВ

Однажды, как-то раз, далеко-далече, за тридевять дисней - скажем, триста лет отсюдова, коли вам хочется, - жили-были в неясном лесу гнойники, или кретинчики, целая сеть, а звали их: Грязнуля, Брюзга, Трусишка, Пустобрех, Зубоскал, Алис, Забияка и Сосиска. Так вот, копались они, копошились, значит, в алмазных прудниках, бааагатых без чего-то. Каждый раз, когда они шли домой с горботы, они пели песен-ку - совсем как обычные горбочие, - а звучала она, кажется, так: "Йо-хо! Йо-хо! На горботу мы идем!" - в общем-то глупо, ведь шли они к себе домой (хотя может, и дома надо было маленько горбатиться). В один перекрестный день они (Гнойники) при-перлись домой, примирно в шесть чихов, и кого, вы думаете, они там насолили?! - а там Была Хрюшка. Лежит себе в брюзговой постели, да похрюкивает. Впрочем, тот особо не воздорожал. "Кто это съел мою кака-кашку?" - завопил тут Сосиска, завсегда носивший светло-голубой пулловер. Тень-дребедень, во брачном Зламке, который стоял в миле вокруг, некая женьшина парится в свое ежедневное зеркало и горланит.- "Свет мой, зеркальце, скажи, кто красивше всех вокруг?" - что совсем даже не в рифму. "В Киеве дядька", - сообщает зеркальце. "Криш О'Мэлей," - вырывается тут у жилыцины, каковая на проверку оказывается не то Королевой, не то ведьмой, а то и вовсе какой-то желудью. "Она опять говорит с тем зеркалом, папа, - ябедничает Мист Крэдок. - Как ни посмотрю, она все разговаривает с тем зеркалом." Тут папаша Крэдок медленно отделяется от книги, которую он пожирает, и объясняет, что не стоит обольщать внимание, это временное, все они хороши в таком воздрасьте. "Не нравится мне это", - провоображает Мист Крэдок. Тут папаша Крэдок медленно отделяется от книги, которую он пожирает, и объясняет, что она не обязана никому при этом нравиться; заодно добросовестно подпаливает собственного слона. "До смерти достал меня тот слон, - хрипит он. - До смерти надоело, ведь жрет как слон, и объел уже весь дом". Неожиданно вернемся опять к сети гнойников, где Была Хрюшка, которая стала там настоящей фавориткой, особенно из-за того, что заботливою рукою подбирала мелкие какашки. "Вот какая у нас Была Хрюшка, - восклицали все. - Старая добрая Была Хрюшка, и она наша любивая фаворитка!" "Я тоже, я хрюхрю вас всех! - радовалась Было Хрюшка. - Я хрюхрю всех моих маленьких гомиков!" Вдруг, без малейше-го предубеждения, все они слышат кривой такой голосок, что-то песчащий и скрипящий о продаже каких-то яблочков. "Меняю старые яблочки на новые! - верещит вышеподсунутый голосок. - Попробуйте эти уксусные новые яблочки, христорадио!" Тут Брюзга быстро обернулся, спросил: "Зачем?" - и все по-смотрели на него. Нисколько дней свистя, тот же голосок зудить вновь, и опясть про-про-продажу яблочков, но на сей раз более упердительно: "Уж эти-то яблочки всамделе продацца!" В доме тут Была Хрюшка, любостыдство - ее одеяло, вот она и выселилась из ах! - на... Так что купила одно яблочко, правда, это не помогло продовольственной программе. Не подозревала Хрюшка, что яблочко-то было запойнено смертоубийственным крысьяком. А продащицца-та (это была переогретая злая Королева) поспешила в свой Замок на хламе, так и лопаясь со смуху по дороге. Но тут прекрасный Прынц, или на самом деле Мист Крэдок, про все проведал, немедленно съел злую корлеву и расколошматил зеркальце. Свершив это, он отправился в дом к гнойникам и стал с ними жить. На Хрюшке жениться он отказался по причине слабого здоровья - та ж, как-никак, травленая, и все прочее; но они быстро поладили к величайшему отвращению Сони-Брюзги-Трусишки-Пустобреха-Зубосказа-Алиса?-Забияки и Сосиски. Гнойники скинулись вместе, хоть не стали покупать новое зеркальце, зато всегда пели веселую песенку. Так вот и жили они, пожевывали, добро поклевывали, пока неперемерли - и некоторые проделали это вполне естественным образом.

ИСПАЛЕЦ В КОЛЕСЕ

Иезус Эль Пифко был иностранцем и знал об этом. Он эмигрибовал из своей маленькой беленькой халупы в Барселогове уж тризно лет тому взад, заручив-шись сперва тепленьким колесным местечком колесничего в Шотландии. Работать он усвоился у Морда МакАнуса, хитрого старого хрена, имевшего замок в горах. Первое, что приметил Иезус Эль Пифко по привытии, это что Морд не имел отнюдь никаких ни лесов, ни колесниц, на даже завалящего каретного сарая, видите ли, к величайшему разочарованию нашего героя. Но, - это словцо я использую легко, - у Морда, кажись, были какие-то лошади, каждая из коих щеголяла с парою великолепных ног. Иезус влюбился в них с первого упада, и пользовался взаимностью, что бьшо очень удачно, ведь жить-то ему приходилось непосредственно на конюшне, вместе со своими благородными четвероубогими подружками. Вскорысти каждый день можно было видеть, как Иезус крутится, как испалец в колесе: чистит хозяйских лошадок, расчесывает им долгогривы и заболтится о зубах. При этом он завсегда насвистывал веселую испанскую песенку, вспоминая о своих любимых выродичах, оставшихся дома, в ихних маленьких беленьких гаденьких фашистеньких хатах. "Вот пара отлично ухоженных лошадок, извольте убедиться", - говаривал он обычно, а внимала ему Артритик Кошелка, смазливая служаночка, на которую Иезус положил глазок еще с самого Заговенья. "Ничаво, - отвечала она с легким абердиномартинским акцентом. - Но ты больше еврея колупаисси с теми кабылами, чем же со мною!" - и с этими словами она опрометью бросилась за исполнение своих обязанностей, не забыв тщательно подвязать закров целомудрия, плотно приливающий к телу. Будучи добрым католиком, Иезус вытер плевок с физиономии и подставил другую щетку - но подружуже удрала, оставив его размышлять: ох-те, ага-те, кристи-боже.
"В один прелестный день она забьет слишком дырокол, и я обрушу ее", - сказал он своей самой убивой кобылке. Конечно, кобыла не ответила, ведь, как вы знаете, говорить они не умеют, в особенности с воняющими честняком, мелкими желтыми жирненькими фашистенькими ублюдками католиками испашками. Однако вскоре Иезус и Артритик помирились и слились в любовонном беспределе не задающих границ. Единственное, что постоянно удивляло Исзуса, это что его милашка всегда сердилась, когда он ее принародно звал Артритиком. Ничего удивительного, впрочем, ведь ее настоящее имя-то было Патрик, смекаете? "Не смей меня называть Артритиком при всех маих друззьях, слышь, мой милай клопик Иезус", - сказала она разреженно. "Но я не могу выговорить Патрик, о моя маленькая диванная подушечка", - отвечал тот, весь снутри раскиснув и оторопев. Она поглядела на него сквозь натуральную занавеску из кучерявых своих лохвостов. "Но по-англицки Артрит значит какую-то хворь, мой миленок Иезус, а я обратно не хворая соссем, как ты и сам замечательно видеть!" "Согласен, - отозвался он, - но я не моту не знать всех там ваших тонкостей, поскаку я иносранец и все такое, не разбираюся в разной там вашенской кульдуре и обычках, и так талия. Ну, а уж хворобу-то я вмиг распознаю". Тут он весь офигел, потому что Патрик со слезами на глазах опустилась на коленки и медленно откусила кусок его задницы. Затем, подняв голову она произнесла голосом, преисполненным чуйства; "Ты сможешь про-стить меня, Иезус, сможешь?" - и всхлипнула. Тот странно поглазел на нее, будто она тож была арат юй, потом медленно поднял, поставил на нога и воскликнул: "Паррииси эль пино а сгеваро ки буэно эль франке сенатро!", что в приблизительном переводе значит: "Только если у тебя зеленые подвязки" - на счасгье, так оно и было. Под носень они поженились, разумеется, с благословения Морда, который пожалел им "меленький сдобный подурочек", как он сам изящно выразился, что стало ценным добавлением к ихним дулявым кармам. Это был специальный горшок с секретным снадобьем, приготовленным по резектам далеких прадевушек, с помощью коего Патрик смогла вывести вошек, которых досадно подцепила от самого Морда Мак-Ануса на поминках его покойной жены (Меди Map-Анус). Молодожевы были вне семян от радости и благоданны больше, чем положено по штанам. "Единственные маленькие ползучие твари, каких мы хотим, это детки", - лихо бросил Иезус, ведь был он мужик хоть куда. "Пральна, милок", - отозвалась Патрик и потянулась к нему опытной крюкой. "Счастия вам и вашим всем", - прокричал Морд из старого крыла замка.
"Благослови Вас Бог, сэр",- сказал Иезус, запрягая женку с той сноровкою, какая оттачивается долгой практикой. "Давай же, красавица, - шептал он, направляя свою жену крупной рысью прямо к Восточным Воротам. - Нам нельзя упустить первую скачку, дорогая". "Не похоже, - всхрапнула туг его нововенечная, переходя на галоп. - Не похоже", - повторила она. Медовый месяц был прерван невожжидашюй тележратвой от миссис Эль Пифко (то была его мать), которая, как выяснилось, решилась покинуть Барселовлю, чтоб оповестить своего страшненького прежде, чем помереть со смеху; кроме того, писала она, воздух пойдет ей на пользу. Патрик подняла голову от своей сбруи и хихикнула. "Не смейся над Маммой, пожалуйста, дарвалдая, ведь она единственная у меня осталась на сем свете, да кроме того, твоя-то мамаша тож изрядная карга, - сказал Иезус. - А коли она доберется сюда заживо, мы сможем закалить пир в ее честь, и потом она увидит всех нашенских гадких шотволынских дружков", - размышлял он. "Из другой страны, так что мы завсег-да сможем использовать ее как пугало на огороде", - добавила практичная Патрик. Итак, они упаковали чембохданы, помеченные "евонный" и "ейный", и отправились наверх, к своему хозяину в горки. "Вот мы и дома, сэр", - сказал Иезус обращаясь к иссохшей сморканной фигурке, заключенной близ овечьей шкурвы. "Отчего вы вернулись так скоро?" - поинтересовался Морд, мгновенно узнавая своих слуг путем многолетней практики. "Я получил про хилые бестии про мою матрешку, - она совирается навострить меня, если Вы позво-ните, сэр". Морд подумал с минуту, и лицо его засияшо, как назревший прыщ. "Вы все уволены", - улыбнулся он и ушел, насвистывая.